— Кто бы мог подумать? — протянул Миллер. — Вот чудеса!
Помнишь, шеф, Лука нам рассказывал, будто этого типа публично пороли немцы на Крите? Пороли до тех пор, пока не обнажились ребра. И спина, дескать, превратилась в сплошную рану.
Взглянув на спину грека, капитан промолчал. Он был в растерянности. Все прежние его представления о Панаисе рассыпались словно карточный домик. На смуглой гладкой коже грека он не увидел ни царапины, ни даже пятнышка.
— Заживает, как на собаке! — съязвил Миллер. — Только такой олух, как я, у которого мозги набекрень, мог додуматься, что этот достойный патриот был немецким агентом на Крите, членом «пятой колонны». Когда он стал немцам не нужен, его доставили ночью на катере на остров Навароне. Как же, пороли его! На тузике добрался до острова, как бы не так! Врет он, как сивая кобыла. — Презрительно скривив рот, Миллер спросил: Хотел бы я знать, сколько сребреников он получил на Крите, пока его не раскусили?
— Черт побери, старик! Нельзя же убивать человека только потому, что он где-то поднаврал! — возразил капитан. Странное дело, он не испытывал той убежденности, которая слышалась в его голосе. — Сколько бы у нас осталось союзников, если б…
— Так тебе мало доказательств? — Миллер взмахнул пистолетом. — Заверни-ка левую штанину, Искариот. Даю еще две секунды.
Панаис тотчас повиновался. Черные, полные ненависти глаза не отрывались от Миллера. Грек засучил штанину до колена.
— Повыше!.. Вот так, мой дружочек, — подбодрил его Миллер. — А теперь сними повязку. — Помолчав, Миллер сокрушенно покачал головой. — Какая страшная рана, шеф! Просто ужас!
— Кажется, теперь я понимаю, что к чему, — задумчиво произнес Мэллори, не увидев на смуглой мускулистой ноге ни царапины. — Но почему ты считаешь его предателем?
— Да потому! Есть, по крайней мере, четыре причины подозревать его. Молодчик этот — гад ползучий. Ни одна порядочная змея не подползла бы к нему и на милю. Хитрый, мерзавец! Прикинулся раненым, чтоб спрятаться в пещере у Чертова пятачка, когда мы вчетвером отбивались возле рощи от егерей.
— Почему? Боялся, что его ранят?
— Черта с два. Этот гад ничего не боится. Спрятался, чтобы оставить записку. Да и потом, притворясь, будто бинтует ногу, оставил записку где-нибудь на видном месте. В ней, наверно, сообщил, что мы выйдем из пещеры в таком-то и таком-то месте. Вдобавок он попросил фрицев выслать нам навстречу соответствующую делегацию. Вот они ее и выслали. Помнишь? Это их машину мы угнали, чтоб добраться до города… Вот когда я впервые стал приглядываться к нашему приятелю: после того, как он отстал от нас, но вскоре догнал. Слишком уж быстро для человека с раненой ногой. Но окончательно я убедился, кто он таков, только сегодня вечером, когда открыл ранец…
— Ты назвал только две причины, — напомнил Мэллори.
— Дойдем и до остальных. Вот третья. Он мог отстать, как только покажется впереди встречающая нас «делегация». Этот Искариот не собирался отбросить копыта прежде, чем получит свои сребреники. И — четвертая причина: помнишь душещипательную сцену, когда он умолял оставить его в пещере, по которой мы выходили? Думаешь, он собирался пожертвовать своей шкурой ради нас?
— Хочешь сказать, он собирался показать немцам дорогу?
— Ну да, нас заложить. Но не вышло, вот он и расстроился. Я еще не совсем был уверен, что он шкура, хотя и сильно подозревал. Не знал, что он еще выкинет, потому и врезал ему как следует, когда мы чуть не напоролись на дозор, который поднимался по склону.
— Ясно, — проронил Мэллори. — Вот теперь ясно. — Он в упор взглянул на капрала. — Надо было предупредить меня. Чего же ты…
— Я хотел, но не было возможности, шеф. Этот малый все время крутился рядом. С полчаса назад, когда началась стрельба, я совсем было собрался сообщить что и как…
Мэллори понимающе кивнул.
— Но как ты его раскусил, Дасти?
— Дело в можжевельнике, — объяснил Миллер. — Помнишь, Турциг сказал, что нас выдал запах можжевельника?
— Но ведь так оно и было. Мы жгли можжевельник.
— Верно. Но обер-лейтенант сказал, что учуял запах, находясь на горе Костос. А весь день напролет ветер дул со стороны Костоса.
— Господи, — прошептал Мэллори. — Ну, конечно! И как я запамятовал?
— Но фриц точно знал, где мы находимся. С чего бы это? Что он, ясновидящий? Черта с два. Ему настучал этот наш приятель. Помнишь, я сказал, что он разговаривал со своими корешами в Маргарите, когда мы отправились туда за провизией?
— Миллер с отвращением сплюнул. — Этот гад меня за нос водил.
Кореша! Они и в самом деле были его приятели, только немецкие!
И харч, который он будто бы спер с кухни коменданта, в самом деле был оттуда. Пришел, наверно, прямо на кухню и попросил жратвы. А старый Шкода дал ему еще и собственный чемодан, чтобы ее туда запихать!
— Но немец, которого он прикончил, возвращаясь в деревню?
Уверен, это он его и зарезал.
— Панаис его действительно пришил! — в голосе Миллера прозвучала усталая уверенность. — Что значит лишний труп для нашего приятеля?! Небось, наткнулся на этого беднягу в темноте, вот и пришлось его замочить. Надо было держать фасон. Ведь рядом был Лука. Нельзя же, чтобы Лука его заподозрил. В случае чего он мог свалить все на Луку. Ведь в нем нет ничего человеческого… Помнишь, как его впихнули в комнату Шкоды вместе с Лукой? Как у него кровища текла из раны в голове?
Мэллори кивнул.
— Так то был кетчуп. Видно, тоже из кухни коменданта, в сердцах сказал Миллер. — Если бы Шкоде не удалось ничего добиться другими способами, у него все равно оставался шанс. Вот этот самый предатель. Не понимаю, почему он не спросил у Луки, где взрывчатка.